Боксер на старых фото и в старых фильмах.

[Busina]

[МБ]

Собаки Пикассо...

[МБ]

А. Вертинский. Рассказы и зарисовки


История с собакой

...Три события потрясли Париж. О них, захлебываясь, писали газеты, не щадя красок, фантазии и темперамента. Первым был "Полет Икара", как его окрестили парижане. Однажды утром поезд президента республики подходил к дебаркадеру какой-то небольшой станции. Президент стоял у окна, высунувшись из него до пояса. По-видимому, машинист паровоза неудачно затормозил состав, и... президент вылетел на платформу как был - в полном "дезабилье", т. е. в одних подштанниках, - прямо на руки ожидавших его приезда депутатов. Три недели все куплетисты Монмартра и Монпарнаса воспевали этот изумительный полет главы правительства.
Поэт Дон Аминадо, отдавая дань этой божественно легкомысленной расе, патетически восклицал:
Где еще в подлунном мире
Из вагонного окошка
Вылетают президенты
В полосатых пижама?..

Событие сие надолго оттеснило на второй план политические события того времени.
Вторым сенсационным событием было возвращение знаменитой парижской "ведетты" Мистангет, ездившей на гастроли в Америку. Уехав туда на три года, она вернулась через три месяца. По-видимому, ее там "не поняли". Кстати, в это время ей шел 75-й год, что, впрочем, не мешало ей блистать на сцене. В Париже женщина не имеет возраста и до сорока лет вообще считается "подростком". Молодых женщин парижане не любят.
Парижане - прирожденные конферансье. Стоя на углу бульвара Распай, я однажды слышал следующий разговор двух уличных продавцов, из которых один продавал подтяжки, а другой - пятновыводчик. Каждый из них расхваливал свой товар, ловко пересыпая свою речь злободневными остротами на политические и иные темы.
- Ты слышал, Жан, - кричал один из них другому, - американцы с нас требуют военные долги? А? Что ты на это скажешь?
- Хороши союзнички! - не переставая освежать пятновыводчиком чью-то грязную фуражку, отвечал Жан. - Чего они от нас хотят в конце концов, эти янки? Мы же им послали Мистангет! - возмущался он.
- Да, но ведь они ее нам вернули! - добросовестно пояснял первый.
- Ну и что же из этого? Мы ведь их об этом не просили, - спокойно парировал Жан.
Толпа грохотала, французы любят шутку. Товар распродавался легко.
А третьим событием была "История бедного Фифиса". Это уже- мировая сенсация. Дело в том, что одному профессору медицины - крупному французскому ученому, проводившему опыты над животными, - понадобилось испробовать свою вновь изобретенную сыворотку на собаке. Поймав где-то на улице приблудившегося фокстерьера, "рассеянный" профессор привел его в свою лабораторию и сделал ему прививку. До сих пор все шло благополучно, однако безутешная владелица пропавшего фокстерьера вскоре разнюхала эту историю и подала на профессора в суд. Парижане заволновались. Эдак каждой собаке может грозить подобная опасность! Сердобольные хозяйки всех этих "жужу" и "бижу" проливали горючие слезы над судьбой фокстерьера, прижимая к сердцу своих любимцев.
- "Повр фифис" - бедный Фифис! - рыдая, восклицали они. Поймав профессора где-то на улице, они забросали его камнями. В письмах откровенно угрожали его жизни, консьержки, лавочницы, молочницы и домашние хозяйки требовали для него суда Линча.
За профессора вступилась пресса. Ведь это же на пользу человечества! Газеты раздували мировой пожар. Печатались статьи знаменитых собаковедов, собаководов и собакопромышленников. Лучшие умы Франции в течение целого месяца были заняты этим вопросом. Газеты давали интервью с самыми неожиданными лицами, вплоть до владельцев колбасных фабрик. Опрос был всенародный, как плебисцит. В кино показывались картины, воспроизводившие опыты над собаками, причем посетители делились на два лагеря - "за" и "против". Показы этих картин обычно заканчивались драками.
Парижане были возмущены до предела. Собирались огромные средства для Общества защиты животных. Какой-то старый маркиз пожертвовал собакам свое огромное поместье с особняком в 46 комнат.
Если бы половина этих слез, пролитых над судьбой Фифиса, была пролита над судьбой "ля гелль кассе", если бы четверть этих "собачьих" денег была отдана в распоряжение тех несчастных, бедные инвалиды войны, проливавшие свою кровь за отчизну, были бы до самой своей смерти обеспечены материально.
Но... таков Париж. И в день взятия Бастилии - 14-го июля, - когда народ танцует на всех площадях и по Шан Зализе утром двигается обычная в этот день демонстрация, ее и на этот раз торжественно открывали везомые в колясочках и ведомые под руки слепые, изуродованные инвалиды "ля гелль кассе".
Эту историю с Фифисом я рассказал специально для того чтобы дать понять моему читателю ту особую "прособачью" атмосферу, которая царила в Париже в те дни, когда со мной случилось это весьма незначительное происшествие. Впрочем, все по порядку.
Я в это время жил в Пасси. Рядом со мной, буквально за моим домом, начинался знаменитый Булонский лес - краса и гордость парижан. Бесконечные пространства хвойного и лиственного леса в самом центре города, где можно укрыться от летнего зноя в тени деревьев, гулять, кататься верхом или в собственной машине, десятки и сотни километров асфальтированных прекрасных дорог, рестораны, дансинги, старинные замки французской аристократии, обедневшей и вымирающей (почти все уже давно проданное американцам),- словом, все удовольствия мира, вплоть до "фавнов", блуждающих в чаще леса и пугающих непристойными жестами замечтавшихся гувернанток и бонн!
У меня была собака. Это была белая красавица - боксер с единственным пятном в виде коричневого "монокля" вокруг правого глаза. Звали ее Долли. У нее был, в общем, спокойный характер, и, когда мы с ней приходили в кафе и садились за столик прямо на улице, она непринужденно вскакивала на стул и сидела, окидывая публику полным достоинства взглядом. Когда к нам подходил гарсон, чтобы принять заказ, я неизменно сперва обращался к ней, как к даме:
- Что вы хотите, Долли? - спрашивал я.
- Гав! - коротко и выразительно отвечала она.
На собачьем языке это означало "бриош", то есть сдобную булочку. Я заказывал, гарсон подавал. Долли скромно съедала свой бриош и продолжала спокойно сидеть, разглядывая соседей. Ее уже хорошо знали в Пасси. У нее были кой-какие недостатки. Она не выносила кошек, крыс, мотоциклистов и верховых лошадей. Во всем остальном она была "настоящая леди". В Париже собак надо держать на "лэсс", то есть на ошейнике и ремне или цепочке, и ни в коем случае нельзя отпускать их от своей ноги. А ведь собаки как дети, им тоже хочется побегать по душистой траве, покувыркаться, погоняться за птицами или - не дай Бог! - за лебедями в прудах, где дремлют в воде жирные ручные карпы. Вот тут-то и начинаются трудности. Булонский лес кишит ажанами - строгими полицейскими в синих кепи и пелеринах, которым совершенно нечего делать среди свободолюбивых парижан и которые всю свою служебную энергию, направляют на борьбу с собаками, осмелившимися дать волю своей звериной жизнерадостности.
Каждое утро я брал Долли на лэсс и мы шли гулять в Булонский лес. Там, выбрав местечко поглуше, где совсем не видно ажанов, я спускал ее с привязи, и она устраивала такие собачьи бега со случайными подругами, что у меня захватывало дух от восхищения. Когда вдалеке показывался ажан, я свистел ей, и в одну секунду она уже сидела рядом со мной, привязанная на лэсс, и с нескрываемым презрением разглядывала приближающегося ажана. Ажан окидывал ее подозрительным взглядом и проходил дальше: придраться ему было не к чему. Тем не менее он все прекрасно понимал и собаку мою держал, так сказать, "на учете" в своей профессиональной памяти.
Однажды я сидел на скамейке в самом уединенном уголке Булонского леса и читал газету. Вокруг меня на дорожках и полянках резвились десятки собак разных пород и мастей, спущенные с лэсс своими сердобольными хозяевами, которые также читали газеты, курили или рассуждали о трагической судьбе "бедного Фифиса". Ко мне подошел ажан.
- Мсье,- корректно сказал он, приложив руку к козырьку, - я попросил бы вас взять вашу собаку на лэсс!
Я отрицательно покачал головой.
- Это невозможно, мсье! - отвечал я.
Владельцы "фифисов" заволновались и стали спешно собирать своих питомцев. Образовалась кучка людей, из нее слышались негодующие замечания:
- Какой осел придумал эти правила! Бедные животные не могут даже побегать полчаса!
Подошел еще один ажан.
- Ваш префект Кьяпп, г-н лейтенант, - старый корсиканский осел! Его самого надо посадить на цепь, чтобы он поменьше самовольничал у нас в Париже! - злобно ворчал какой-то старичок с ленточкой Почетного легиона в петлице. - Это ему не Корсика...
Лейтенант был глух и нем. Он был олицетворением закона. Во Франции можно ругать правительство сколько угодно, это никому не возбраняется, и поэтому до ушей лейтенанта подобные речи просто не доходили.
- Я еще раз прошу вас, мсье, взять вашу собаку на лэсс, иначе мне придется принять другие меры! - настойчиво и строго повторил он.
- Увы, я не могу этого сделать, - отвечал я.
Лейтенант засвистел. Подошли еще трое ажанов.
- Этот мсье не желает взять свою собаку на лэсс, - заявил он пришедшим. Ажаны строго переглянулись и потребовали, чтобы я следовал за ними в префектуру.
Мрачно скрестив руки на груди, я твердо заявил:
- Никуда не пойду! - и демонстративно уткнулся в газету.
Образовалась уже довольно большая толпа, из которой, как из грозовой тучи, временами сверкали молнии гнева и сочувствия мне.
- Я вас заставлю повиноваться французским законам! - вскипел лейтенант. Один из ажанов подошел к телеграфному столбу, открыл ключом ящичек полицейского телефона и позвонил куда-то. Через пять минут передо мной стояла каретка полиции с решетками на окнах. Дело принимало дурной оборот. Толпа уже свистела и улюлюкала.
- Мор, сюр ля ваш! - Смерть коровам! - неслись из нее бешеные возгласы.
Ажаны были неумолимы. Сомкнутым строем они двинулись ко мне, чтобы, связав меня в случае сопротивления, засунуть в каретку и, доставив в префектуру, закатить штраф в пятьсот франков, а попутно намять мне бока - для порядка.
Я понял, что сопротивление бесполезно. Тогда я встал со скамьи, подошел к старшему из них и спокойно спросил:
- Что вам от меня угодно, мсье?
- Нам угодно, чтобы вы немедленно взяли на лэсс вашу собаку, которая гоняется в данную минуту за породистыми утками на показательном пруду.
Я пристально взглянул ему в глаза и с невозмутимостью англичанина еще раз твердо произнес:
- Я не стану этого делать!
- Почему? - в бешенстве крикнул ажан.
- Потому, что это... не моя собака!
В это утро Долли со мной действительно не было.
Толпа завыла от восторга. Меня обнимали, целовали, жали мне руки и хохотали, как сумасшедшие, пытаясь даже качать меня. Они улюлюкали вслед уходящим сконфуженным ажанам. И были в восторге, французы умеют ценить шутку.

[МБ]

[Diana]

Рабочие боксеры начала 1900.Фото с FB Las Vegas Boxer Club and Rescue

[МБ]

Крупнее...

[Olga+Gretta]

Чудесная история о Долли!И крайне познавательные фото!

[Шерлок и Эмператрис]

Вчера по тв показывали старый фильм Отчий дом,кажется,так вот там тоже боксёрка-девочка засветилась.Хорошая такая барышня.

[МБ]

Из 20-х...

[МБ]

CUCKMERE KRIN (рожден 15.02.1938)

[МБ]

BOB Crufts 1937 , 1938 & 1939.

[МБ]

Буленбейсер 19 век...

[Гренка]

Вот эта прям боксер-боксер!
А в те годы уши не купировали?с какого времени началась купировка ушей?

[МБ]

Купировали уши изначально. А этот боксер из Англии.

[Гренка]

Berlin Airlift Dog Parachute

131 миссия,около 2000 летных часов.

Интересно погуглить про него,у кого есть время?я на работу убегаю